Арт-конкурсы «Теперь я знаю…», или Городские легенды — работы участников

В каждом городе есть свой миф, каждый город уникален, чем-то выделяется. Все знают, что Белла Гот пропала в Плезантвью, а потом в Стренджтауне видели подозрительно похожую даму. И что за странные звуки иногда доносятся с Твинбрукских болот?.. Ещё поговаривают, что старое кладбище домашних животных в Бриндлтон Бэе — не такое уж и заброшенное… А уж сельвадорадских легенд хватит на многие недели вечерних посиделок, рассказывать — не перерассказывать. А вот ещё однажды был случай…

«Теперь я знаю…», или Городские легенды —
работы участников


Обсуждать работы можно — и нужно! — здесь
Голосование за работы ведётся здесь
​

​

 

Легенда о косточке и поющем пирате



За окном слышится заунывное пение одной из немногих наших оставшихся служанок — Нэнси. Она любит эти народные песни о хитрых и удачливых слугах и глупых хозяевах, о девицах, которые вертят своими женихами и выходят замуж за самого богатого и знатного. Мне хочется сказать этой дурочке, что счастье не в этом, но не могу. Никто не слышал моего голоса вот уж более пятидесяти лет. Я сорвала его в ту страшную ночь. Прислушиваюсь. На этот раз Нэнси поет о жуткой магии и человеческой кости, которая осталась от колдуна вуду и будет лежать на месте его смерти целую вечность. В ее голосе настоящий страх, как будто колдун возродится из этой косточки и придет за самой Нэнси.

Читать дальше

В возрасте Нэнси я тоже верила в разные страшные истории, но больше в любовь. В семнадцать лет отец решил выдать меня за нашего бывшего соседа, неожиданно разбогатевшего и построившего в городе огромный особняк. Про него ходили разные слухи. Что он заморил до смерти уже двух жен, что у него пропадают слуги, а на семейном кладбище появляются все новые и новые могилы. Мне же было довольно того, что Пепони Муэнда был стар (около тридцати лет) и имел уродливую внешность — пухлые, словно бы измазанные в жире губы и близко посаженные маленькие глазки.

В ту пору я была влюблена в красавца пирата, занимавшегося ремонтом своей разбившейся шхуны в бухте недалеко от нашей усадьбы. Каждое утро, пока в доме все спали, я вылезала через окно и сбегала по тропинке в небольшую рощицу, где ждал меня мой Томас, живое воплощение девичьих грез. Наивная, я искренне полагала, что стоит мне сказать родным о том, что я не хочу выходить за сеньора Муэнду, как они тут же расчувствуются и разрешат мне выйти замуж за объявленного вне закона голодранца.



Естественно, долго наши встречи продолжаться не могли. Меня, вылезающую из окна, заметил кто-то из слуг, доложили старшему брату. Он был мягче отца, и его меньше боялись. Впрочем, что брат, что отец отнеслись к известию одинаково. Был страшный скандал. Меня заперли в доме, а мои родные и мой будущий муж подстерегли Томаса и хладнокровно с ним расправились. Он как мог отбивался от трех убийц, но что он, безоружный, мог сделать?



К его телу привела меня моя старая кормилица. Она же, вздрагивая и оглядываясь, рассказала о бокоре, способном поднимать мертвых из могил. Как я, в своем белом платье, тащила окровавленное тело возлюбленного в хижину бокора, я до сих пор не могу вспоминать без дрожи. Бокор требовал что-то в качестве платы за ритуал. Я не понимала ни единого слова и только судорожно кивала: все что угодно, только бы он был жив и вернулся ко мне.



А потом хижина заполыхала, подожженная сразу с нескольких сторон. Меня вытащил брат. Я вырывалась и пыталась кинуться обратно, но он держал крепко. В какой-то момент мне показалось, что над пепелищем кружат, завывая, огромные черные тени. Слуги потом шептались, что сгорело все, не осталось ни стеклянных, ни металлических осколков от котлов и фиалов бокора. Ни самого колдуна, ни Томаса. И только лежала в жирных, черных хлопьях пепла, сияя белизной, человеческая кость.



Что было дальше — не помню. Я как будто умерла в ту ночь вместе с Томасом.



Меня безвольной куклой обрядили в свадебный наряд и отвезли в церковь. А мне все казалось, что на белоснежном платье расцветают алые капли крови моего любимого. Пепони стоял рядом и самодовольно улыбался. Я даже не могла сказать «нет» в ответ на вопрос священника: казалось, я, как Русалочка из сказки, отдала голос бокору. Вот только плата эта оказалась бесполезной, возлюбленный мой умер окончательно.



Больше тридцати лет прожила я с постылым мужем и еще двадцать без него. Без любви, но в насилии прижила с ним двух дочерей. Кто-то из них, либо Гертруда, либо Уиллоу, унаследует и этот громадный особняк, и семейное кладбище. Скоро и я упокоюсь на нем. Нэнси поет о том, что на месте сгоревшей хижины новый бокор выстроил свой дом, и только человеческая кость осталась лежать на том же месте, пугая местных жителей. А я слышу совсем другую мелодию и другие слова. Томас, мой Томас поет о прекрасной девушке с большими серыми глазами и сияющей улыбкой, в длинном белом платье. Я вижу разбитый парусник и паруса, превратившиеся в тряпки. И призрак моего возлюбленного. Он как будто тоже постарел или выцвел от времени, как дагерротип. И у него нет одной ноги. И в первый раз за пятьдесят лет мое сожженное в магическом огне горло издает какие-то звуки: «Скоро, совсем скоро, любимый, я приду к тебе». Наверное, он слышит меня, раз улыбается в ответ, перед тем как истаять окончательно.

 

Легенда о динозаврах



Когда солнце, покраснев от ежедневных трудов, тяжело закатывается за горизонт, оставляя над каньоном только багровые мазки, на город постепенно опускается ночь. Стихает шум городских улиц, фонари расплескивают по тротуарам желтый свет, а луна, высунувшись из-за дальних барханов, заглядывает в темные окна.
— Мама, почему мы пьем чай только по ночам?
— Ну ты же помнишь, дорогой, люди не должны знать, что мы — настоящие…
— Расскажи легенду о динозаврах!
— Опять? Я тебе рассказываю ее почти каждую ночь.
— Ну мам!..

Читать дальше

— Хорошо. Наивные люди спорят, что было раньше — курица или яйцо? Конечно, яйцо! И это было яйцо динозавра. Ибо если бы не было птеродактилей, то о курицах сейчас никто бы и не слышал!
Так вот, в давние времена, когда мы еще жили вольно и спокойно в лесах Аппалузы, даже не подозревая о надвигающейся опасности, перемены тем не менее приближались. Наши предки так и не выяснили, откуда явились эти гладкокожие двуногие существа, быстро заполонившие прекрасную плодородную долину. Они точно произошли не от динозавров, ну не было среди наших предков подобных уродцев.
Люди пришли и наполнили окрестности своими домами, магазинами, стадионами, конюшнями. Они рубили наши деревья, засевали поля своей кукурузой, сливали в наши реки свои отходы. Их лошади скакали всюду, занимая наши пастбища, их собаки охотились на нашу дичь. Мало того! Они смеялись над нами!



Их дети наряжались в костюмы динозавров и пугали прохожих, бабушки вязали внукам смешные шапочки-тираннозавровки, в игрушечных магазинах продавались копии Несси…



С горя наши предки начали вымирать, усыпая своими скелетами окрестности на радость музею археологии.



И тогда они решились на исход. Старейшины собрали всех, кто еще оставался, и повели на поиски безопасного места. Самый старый динозавр остался прикрывать их отход, и они шли и шли мимо него, унося с собой надежду…



Через много дней старейшины вывели соплеменников в этот каньон.



Как раз по той дороге, что видна из нашего окна и у которой теперь стоит наш Дино, по-прежнему встречая всех заблудших на дороге динозавров.



Мы выжили, но с тех пор должны скрывать свою сущность, притворяясь игрушками и открываясь только по ночам.
— Мам, получается, что мы — настоящие, а те, кого считают вымершими, были игрушками?
— Да, сынок, мы настоящие!

 

Ожидание

Ради нее вся жизнь моя
С первой минуты нашей встречи.
Снова и снова вдаль маня,
Мне она расправляет плечи.
Ради нее сиянье глаз…
Сердце мое в который раз
Делит на такты этот вечер.
©​

Осознание пришло неожиданно. Так бывает: смотришь на давние события через призму памяти, как сквозь мутное стекло, и в какой-то момент вдруг четко понимаешь, где же было начало. Так и сейчас: вернувшись в Бриндлтон Бэй спустя много лет, я понял — началось все с маяка.

Читать дальше

То лето обещало быть ничем не хуже остальных. Мы с родителями, как обычно, проводили его в нашем доме на побережье. «Смываем с себя городскую пыль», как любил говаривать отец. И был прав — кроме купания в море, чтения и прочих видов расслабленного досуга, делать в маленьком городке было совершенно нечего.
Разве что рисовать — в тот год я готовился к поступлению в художественное училище и частенько даже засыпал в обнимку с альбомом и карандашами.
Прекрасно помню то утро. Устроившись в углу сада с мольбертом, я предвкушал еще-один-такой-же-как-и-все-день и даже успел набросать тень от ели, подбирающуюся к розовому кусту, как вдруг был безжалостно оторван от своего занятия непринужденным возгласом:
— Вот ты где! Я тебя обыскалась!



Передо мной, щурясь в лучах солнца, стояла Клэр. Соседка. Подруга. Неизменная участница абсолютно каждой моей вылазки по окрестностям. Веселая и легкая на подъем спутница. Та, чье присутствие в последнее время как-то совершенно по-особому волновало меня.
— Будешь опять рисовать?
Я пожал плечами, побоявшись, что внезапно охрипший голос выдаст ей то, чему я пока не мог дать названия.
— Сплаваем на маяк?
— Давай, — скороговоркой согласился я, надеясь, что мои эмоции не очевидны ей настолько же, насколько мне.

Память моя, к сожалению, не сохранила подробностей, и от того купания мне вспоминаются только маленькие моменты. Клэр, качающаяся на волнах, подобно всплывшей морской звезде. Я сам, ныряющий раз за разом и шумно отфыркивающийся. Наши веселые дружные возгласы. Волосы Клэр, скользнувшие по моей руке, мягкие и будто бы живые. Девичий смех, тихий и чуть смущенный. Трепет, накрывший меня при виде ее фигуры в мокром купальнике. Солнце. Соленые капли на губах… Этюды, навечно врезавшиеся в память.
Накупавшись, мы валялись на песке в тени маяка.
— Ты веришь в то, что про него рассказывают? — спросила меня Клэр, кивнув на возвышающуюся справа каменную громаду.
Маяк был первым по величине сооружением Бриндлтон Бэя. После церковной колокольни, конечно. И, по признанию абсолютно всех местных жителей, самым романтичным местом городка, наделенным огромным ворохом самых разных слухов и легенд. Одни гласили, что в стародавние времена тут стояла башня, в которой добровольно заточила себя принцесса Кордилия, ожидая своей настоящей любви и еженощно зажигая огонь, чтобы ее будущий муж не сбился с пути. Другие, напротив, утверждали, что в башне жил отвергнутый Кордилией принц, который и развел наверху пылающий днем и ночью костер — знак неугасимости своих чувств. Согласно третьим, башня служила укрытием великому магу, покровительствовавшему несчастной любви Кордилии и ее возлюбленного. Еще говорили о душах умерших, в ненастные ночи слетавшихся к маяку, призраках утонувших моряков, сумевших обрести покой в его недрах… Все истории сходились в одном: маяк обладал таинственной силой исполнять самые сокровенные мечты. Стоило просто подняться на его вершину и загадать желание. Тогдашнему мне, подростку, нравились все эти легенды, дразнившие воображение обещанием чего-то необъятного и неостановимого, того, что обязательно будет, стоит только очень-очень захотеть.
Но признаться в этом Клэр было подобно смерти, а потому я попросту взял ее за руку и, повинуясь внезапному порыву, предложил:
— Поднимемся наверх?



Смотровая площадка встретила нас тишиной. Я стоял, окидывая взглядом лежащую передо мной как на ладони бухту, не в силах отвести взор от линии горизонта, где море и небо соединялись так непринужденно, словно оба только того и ждали. И не было между ними четкой границы, а был плавный переход красок, множество мельчайших полутонов и оттенков которого навевали мысли о супругах, встретившихся после длительной разлуки и не могущих разорвать объятий.
И тут я понял, чего хочу больше всего. Вот такого единения, когда сердца бьются в унисон. Слова, рожденного одними губами, превращающегося в дыхание на других. Перехода «я» в «ты». Слияния настолько полного, чтобы взглянуть один раз — и не забывать всю жизнь…



— Ты что-то загадал? — тихий шепот Клэр щекоткой скользнул по моему уху. Я обернулся — и столкнулся со своим отражением в ее зрачках.
Понял: не удержусь. Потянулся ближе, чувствуя ее прерывистый вдох, и…
— Я первый!
— Нет, я! Мари, скажи, я его опередил на полступни!
Детские голоса на другой стороне площадки оборвали наше уединение. Я порывисто отпрянул, не зная, чего сейчас во мне больше: сожаления, что ничего не произошло, или облегчения, что можно и дальше длить эту сладковато-острую неизвестность.
Момент был упущен.
— Жарко становится, — ляпнул я наобум, стараясь скрыть неловкость. — Вернемся домой?

После обеда мы бок о бок валялись на кровати в моей комнате. Клэр делала вид, что читает, а я — что полностью поглощен рисованием ее портрета. Сейчас, оглядываясь назад, я четко понимаю, что оба мы думали об одном и том же, будучи не в силах выкинуть из головы случившееся на маяке. Но тогда я был страшно смущен и даже помыслить не мог о продолжении. А Клэр, видимо, была не уверена во мне и тоже не спешила делать первый шаг.
Раз в пятый поймав ее исподволь брошенный на меня взгляд, я не выдержал и прервал затянувшееся молчание:
— Чего будешь делать вечером?
— Не знаю, — пожала плечами она, накручивая на палец волнистый локон. — А у тебя есть предложения?
— Можно выползти в город потанцевать.
— Идея, — она отложила книгу и, повернувшись ко мне, подвинулась чуть ближе. Ее глаза искрились каким-то особенным блеском. Нечто невысказанное мягкой волной лизнуло мне пятки, поднялось вверх по позвоночнику и дрожью осело в кончиках пальцев.
— Или искупаться, — не зная, что сказать дальше, выдохнул я первое, что крутилось в голове. И, поймав ее враз посерьезневшее выражение лица, понял, что, кажется, выдал себя.
«Может, сейчас? — пронеслась в мозгу разгоряченная мысль. — Или не надо так сразу?»
— Дэвид! Дэвид, где ты? Спускайся, у нас гости! — раздался снизу мамин зов. Для меня, смущенного и не осмеливающегося сделать решительный шаг, он стал почти избавлением.
Я вскочил:
— Надо идти вниз. Мама зовет, — и вихрем сорвался с места.

— Ты ни за что не догадаешься, дорогой, кто к нам приехал, — шепнула мне мама по пути в гостиную.
— И кто же? — Я старался выглядеть оживленно-бодрым, чтобы никто и подумать не мог о том, что нас с Клэр прервали на самом…
— Знакомьтесь: Дэвид, мой сын; Лу, мой бывший студент, — представил меня отец нашему гостю. — Лу тут проездом. Направляется на раскопки в омисканские руины.
— И опоздал на паром, — непринужденно оправдался Лу, протягивая мне руку. В противоположность моим ожиданиям, ладонь его оказалась теплой, а рукопожатие — уверенным и крепким. Я поймал его улыбку — легкую, осторожную и едва заметную, такую, словно предназначалась она мне одному, — и отчего-то смутился. А он, как ни в чем не бывало обернувшись к отцу с матерью, уже продолжал:
— Надеюсь, я вас не сильно стеснил.
— Что ты, что ты, — поспешил разуверить его отец. — Мы рады, что ты к нам завернул! Дэвид тебе тут все покажет.

С Клэр мы столкнулись на лестнице. Я мгновенно напрягся, не зная, как реагировать, как не выдать себя чужаку, следовавшему за мной с походной сумкой через плечо. Выглядеть в его глазах глупым пацаном мне хотелось меньше всего.
— Уходишь? — замявшись, уточнил я у Клэр вполне очевидный факт.
— Ага, — согласилась она, и в глубине ее глаз я разглядел ожидание продолжения. — Зайдешь за мной вечером?
Мне оставалось только кивнуть, наблюдая, как она летящей походкой направляется к выходу. Когда входная дверь закрылась, я, решив изобразить спокойствие опыта, с некоторым оттенком превосходства перевел взор на Лу. И едва не вздрогнул: его взгляд, еще минуту назад лучившийся мягкой заинтересованностью, теперь ожег колкостью. Решив не продолжать «дуэли», я, потупившись, взлетел по лестнице на второй этаж.
К последней ступеньке я кое-что осознал. И, пряча свою находку в недрах души, на бесконечно короткий миг замер перед раскрытым окном, мазнув взором по маяку.



Началось.

 

Происшествие в Форготн Холлоу

Небо было серое, мышиное; туман незаметно наползал отовсюду и, казалось, просачивался под кожу. Сколько я помнил этот городишко, здесь всегда было сумрачно и неуютно, а осенью особенно. Убитого уже увезли, криминалисты заканчивали осматривать место преступления. Я молча смотрел на меловой контур. Улик не было. Вообще. Было лишь тело — белый мужчина средних лет, две небольшие колотые раны, все симптомы острой кровопотери, на месте происшествия следов крови не обнаружено. Все в точности как в тот гребаный раз.

Читать дальше

Приподняв желтую ленту, я нырнул под нее и вышел на дорогу.
— Пока, Джей. Увидимся завтра в участке.
— Где остановились, Гарднер? — добродушный здоровяк Хантингтон стягивал резиновые перчатки.
— А есть выбор? — усмехнулся я. — В «Горной ламе», конечно. Шикарное местечко.
— Да уж, — засмеялся Джей. — Та еще дыра. Зато в прошлом году у нас кафе открыли, загляните.
— Обязательно, — я повернулся и зашагал к площади.

На секунду меня охватило чувство дежавю. Пятнадцать лет назад я был зеленым стажером, когда здесь произошла серия очень похожих убийств. Преступления случались несколько недель подряд, эксперты рыли землю носом, патрули прочесывали город круглые сутки напролет, но так ничего и не накопали. Все дела пришлось закрыть, всем срезали премии в том году. Но главное — убийцу или убийц так и не обнаружили.
— Ничего они не найдут, — скрипучий старческий голос вытряхнул меня из воспоминаний.
— Что?! — я обернулся. Говорящая уставилась на меня цепким взглядом. Тощая старуха, которая, судя по виду, уже опаздывала в могилу лет на двести.



— Случалось уже такое… я-то помню. Мы тогда в Бриджпорте жили. — Старуха, казалось, обрадовалась, что хоть кто-то изъявил желание ее выслушать. — Там люди пропадали. А находили их со странными метками на теле. То на руках, то на шее, то еще где. А потом здесь то же самое стряслось. И говорят, знаешь, что это такое? Кусали их, ели.
Я поморщился. Проклятье, ну надо же, развесил уши. Допотопные байки… какая чушь.
— Всего доброго. — Я закурил и пошел прочь, оставив россказни малахольной бабки без ответа. На Форготн Холлоу опускался вечер.



Пока я добирался до забегаловки, про которую говорил Хантингтон, начался дождь. После промозглой сырости Форготна очутиться в тепле было приятно. Кофе оказался чертовски вкусным — и горячим! — домашний вишневый пирог сочился сладким сиропом, а главное, здесь можно было курить. Дым медленно собирался под потолком, тихие мелодии из старого музыкального автомата смешивались с воркованием голосов и звяканьем стаканов, и от этого всего становилось уютно. Я слишком устал, чтобы думать… я слишком…
— …ты, кажется, опять не понимаешь, что происходит. Забыла, почему нам пришлось уехать?
— Успокойся. Объекты ничего не замечают. Они же как…
— Да. Но, Лита… ты становишься безрассудной. Обязательно было это делать у дороги?



Интересные разговоры для свидания. Я прислушался к парочке за столиком позади меня.
— Вот глупости! Какая разница, где? Меня никто не видел.
— Это только пока… и мы же договаривались… — Парень понизил голос, и теперь до меня доносились только отдельные слова. — …закончишь вовремя… не одной кровью… я заказал пакеты…
Сердце гулко толкнулось в грудь и забилось быстрее. Усталости как не бывало. Я превратился в сосредоточение мысли и слуха. Таких совпадений не бывает. Молоточки в голове стучали: это близко… тут что-то есть… это нужно проверить. Чутье меня подводило редко. Примерно никогда.
Я положил купюру под блюдце с недоеденным пирогом, встал и не спеша направился к выходу.



Отогревшись в кафе, под дождем я вмиг закоченел. Ну же, Джей, возьми трубку. Мне нужна твоя помощь.



— Почему же такой симпатичный мужчина гуляет один в такую погоду? — Мелодичный голос прозвучал будто бы прямо у меня в мозгу. — Вы тепло одеты? Нет? Как жаль, — она притворно всхлипнула. — Дело в том, что я люблю горячих парней…
Она крепко прижалась ко мне, но ее руки были как ледышки, а от ее дыхания по всему телу пробежал липкий озноб. И прежде чем почувствовать, как она в меня вопьется, я успел подумать: «Теперь я знаю…»



* * *

Детектив Хантингтон смотрел на тело. Гарднер лежал ничком. Раны присутствовали, кровь отсутствовала. Черт, ведь как жаль, толковый был коп. Только вчера они разговаривали. У Гарднера точно не было врагов в этом городе. И как все это понимать, было совершенно непонятно.
— Детектив? — Словно тихий смешок донесся откуда-то издалека. Или показалось? Хантингтон устало потер глаза. Да нет, просто осина шелестит на ветру.

 

Тихий омут



Этот маленький прибрежный симглийский городок ничем примечательным не отличался. Как и в других подобных провинциальных городках, здесь жили скучно и однообразно, тут никогда ничего не происходило, а рождение котят у соседской кошки становилось новостью месяца.

Читать дальше

Вокруг городка было разбросано несколько живописных, но таких же скучных деревушек, где обитали преимущественно рыбаки.



А неподалеку от одной из них стоял большой, недавно отремонтированный господский дом — его привели в порядок вскоре после того, как владелец женился.
Новая хозяйка усадьбы была молода, хороша собой и приветлива, так что вскоре стала всеобщей любимицей. Ей нравилось устраивать праздники, и для сливок местного общества жизнь несколько приукрасилась. Простые же люди ждали, что пустой, гулкий дом на холме вскоре наполнится детскими голосами, туда понадобятся няньки и горничные, конюх, садовник, да и еще бог знает сколько прислуги, и у них будет работа.
Но вместо этого особняк стал еще более пустым и мрачным, несмотря на яркий свежеоштукатуренный фасад — через год после свадьбы молодая женщина умерла. Это дало бы пищу для разговоров на многие годы — как же, такое событие! — но местный, уважаемый всеми доктор дал однозначное заключение: смерть наступила от естественных причин.
— Что поделаешь, бывает, — печально качал он головой, в сотый раз рассказывая жадным слушателям, как его вызвали в «большой дом», где он застал хозяйку мертвой, а хозяина невменяемым около ее бездыханного тела.
Все жалели бедного вдовца, почерневшего от горя и сразу же после похорон покинувшего усадьбу, и никто даже не подозревал о том, что случилось на самом деле и какое продолжение было у этой, на первый взгляд, обыденной истории…

Был конец очередного лета, и, как и каждый год, в эти дни меня охватывала ужасная тоска. Я приезжал в родовое гнездо, бродил по лесам, ожидая, что вот сейчас появится прекрасная всадница, маняще улыбнется мне и поведет за собой в чащу. Однако ничего не происходило, и каждый вечер я шел в бар и напивался, после чего либо сам (каким чудом, не знаю, но говорят, что пьяниц хранит бог), либо с чьей-нибудь помощью добирался домой, отсыпался, а потом снова все повторял — слонялся по лесу, потом по барам.
В тот вечер я напился не меньше обычного, но поскольку завершающий этап происходил в Даркстоуне, то я гордо отказался от помощи бармена, предложившего вызвать мне такси, сказав, что до усадьбы здесь рукой подать и я спокойно доберусь пешком. Поскольку я и раньше часто так делал и всегда действительно попадал домой, бармен не стал настаивать.
Покачиваясь, вышел я на крыльцо. Свежий ночной воздух, вместо того чтобы немного проветрить мне мозги, подействовал абсолютно противоположным образом, и я решил идти не кружным путем, по дороге, а напрямик, через местное кладбище.



— Мистер Паркинсон, вы уверены, что вам туда? — раздался нежный девичий голосок за моей спиной, когда я уже входил в ворота. Ну или в то, что когда-то было воротами. Наше кладбище такое старое и почти заброшенное, что от ограды уже мало что осталось, а половина могил забыта и провалилась. Но именно тут похоронил я свою жену, ибо тут ей самое место.
— Конечно, туда, — пробормотал я. — Ведь здесь ты ждешь меня, Карина. Вот я и пришел. И зови меня, как раньше, мой Джонни, с чего я вдруг стал мистером Паркинсоном?
— Вы меня не узнали? Я не ваша жена, я Кларисса, Кларисса Вуд. Я живу здесь, в Даркстоуне.
Я встречал эту милую девочку, она приехала в больницу нашего городка на практику. Но сейчас я не хотел ее узнавать.
— Карина! Моя дорогая Карина! — Я обхватил девушку за талию и притянул ее к себе. — Ты пришла за мной… Ты простила меня, как я давно простил тебя, правда? Иначе ты бы не пришла… Ну идем же, идем, — и я потащил ее к могилам.
— Вы пьяны, мистер Паркинсон, — она попыталась высвободиться из моих объятий, но я держал ее очень крепко. — Пойдемте отсюда, я провожу вас домой.



— Мой Джонни, зови меня мой Джонни! И поцелуй меня в знак того, что прощаешь.
— Конечно, мой Джонни, я тебя прощаю, — пропищала Клара. — И обязательно поцелую, но только когда мы доберемся домой. Пойдем же.
Она попыталась сдвинуть меня с места и утянуть прочь с кладбища, которое, несомненно, наводило на нее ужас.
— Но мы и так дома, Карина. Ты уже несколько лет живешь здесь, а сегодня и я переезжаю к тебе, — и я поволок ее дальше.
— Нет, мистер Пар… то есть Джон, нет. Тебе еще рано поселяться здесь, — наверное, она была уже не рада, что решила помочь пьянице и вступила с ним в разговор.
— Но ты же сказала, что прощаешь?
— Конечно-конечно, я тебя простила, — она уже чуть не плакала.
— Тогда почему ты не пускаешь меня в свой дом? Пойдем, и ты докажешь мне не на словах, а на деле, что не только простила, но и изменилась, — я потянул ее к куче сухой травы — кто-то, видимо, несколько дней назад прополол заросшую могилу.
— Сэр, что вы хотите? Не надо! — До нее дошло, каких доказательств я собирался потребовать, и бедняжка начала отчаянно вырываться.
Это лишь обозлило меня, и я грубо толкнул девушку на траву.



— Ему было можно, а мне нет? Этому вонючему ничтожеству Кроу можно, а мне опять нет? Так вот почему ты не зовешь меня к себе, Карина! Они до сих пор наведываются к тебе, да? Даже сейчас, после того, как ты сгнила в своей могиле? Шлюха!
Бедная Клара начала подниматься на ноги, и, кажется, я ударил ее по лицу.
— Сегодня ты снова будешь моей, как в нашу брачную ночь!
Слабой девушке не совладать с крепким мужчиной в расцвете лет. И никто не придет ей на помощь, не услышит ее мольбы на ночном сельском кладбище.

Домой я попал лишь под утро, но не мог вспомнить ни тогда, ни сейчас, как я туда добрался, и смутно помнил о том, что произошло среди старых могил.
Через пару дней я случайно встретился с Клариссой в городе. Она побледнела при виде меня и отвела глаза. На скуле ее красовался замаскированный и уже желтеющий, но все-таки различимый синяк. Вот тут я и понял, что натворил спьяну той ночью, попытался поговорить с девушкой и умолять о прощении. Я был уверен, что раньше нравился ей, она всегда чуть застенчиво улыбалась мне при встрече, краснела, когда я заговаривал с ней.
Клара наотрез отказалась общаться со мной, обсудить произошедшее. А вскоре уехала из городка, и никто не мог сказать мне, куда.
С тех пор я больше не приезжал в свою усадьбу в конце лета, как бы того ни требовали дела.

С той мерзкой сцены на кладбище прошло несколько лет. Я научился заглушать муки совести и почти выкинул из памяти и жену, и Клару. В обществе я слыл приятным, но несколько замкнутым человеком. Дела мои шли хорошо, меня регулярно сватали, как за юных девиц, так и за не старых вдов, но мысль о втором браке вызывала у меня ужас.
— Вам непременно нужно жениться, сэр, — увещевал меня с регулярной настойчивостью мой адвокат. — Паркинсон-холлу нужна хозяйка, а вам — наследник. Пора уже забыть вашу покойную супругу и найти себе новую, вы ничем не оскорбите память леди Карины.
Ха! Он, как и многие другие, заблуждался, считая, что я все еще скорблю о рано скончавшейся жене и именно поэтому не стремлюсь к новому браку. Я же просто боялся повторения истории с Кариной. Кто может мне гарантировать, что вторая жена не окажется такой же потаскухой? Нет, еще раз я не смогу все это пережить.
Что же касается наследника, то я уже давно смирился с тем, что мой некогда славный и широко разветвленный род угаснет. Кому достанется усадьба? Да какая мне будет разница на том свете?

Так я и жил, внешне благополучный, но с кромешным адом в груди. И этот ад незаметно распространился по телу, только я очень долго не замечал его признаков, а когда все же обратил внимание, что теперь у меня болит не только душа, было слишком поздно.
Я лег в больницу в надежде не столько поправиться (ничто меня не держало в этом мире, так что я не цеплялся за жизнь), сколько желая получить облегчение от телесных страданий. Но бог вместо этого подбавил дров в костер моих мучений.
Именно в это время в город вернулась Кларисса. Она была уже не юной практиканткой с невинным робким взглядом, а дипломированным медиком с сухо поджатыми губами и холодными глазами. Она не была моим лечащим врачом, а когда мы изредка встречались в коридоре, делала вид, что мы незнакомы. Но в один из дней я вышел в больничный сад подышать свежим воздухом — запах палаты, лекарств и болезни стал мне совершенно невыносим, и, пройдясь немного, присел на скамейку.
— Маам! — мимо вприпрыжку пробежал мальчик, которого я никогда раньше не видел, но чье лицо мне показалось смутно знакомым. Я проследил взглядом за ребенком и увидел, что он кинулся в объятия Клары. Значит, после того случая она достаточно быстро оправилась, вышла замуж и родила сына?



Но… эти глаза, этот нос, даже овал лица… Я встретился глазами с Кларой и прочел в них ненависть и страх, которые стали ответом на мои смутные догадки. Она быстро отвернулась, уводя с собой мальчика, и я окончательно все понял. Вот он, мой сын и наследник, который был зачат, словно в каком-то фильме ужасов — в результате пьяного насилия на старом деревенском кладбище. Зачат лжецом и убийцей…

 

Тик-так

— Знаешь, почему все часы в нашем городе стоят?
— Не имею ни малейшего представления. Сестра говорит, чтобы влюблённым было проще встречаться.
— Мило. Но это неправда.

Читать дальше

Девушка с бирюзовыми волосами заинтересованно пододвинулась ближе к молодому человеку.
— Просто им нужна жертва, — свистящим шёпотом произнёс он. И внезапно цапнул её за талию. Девушка взвизгнула и треснула молодого человека по шее.
— Вольфганг! Ты идиот!
Юноша засмеялся.
— Испугалась, да? Дурочка Юки! Поверила в такую чушь.
— Сам дурак! — выкрикнула Юки и тише добавила: — Но всё же… Часы действительно не ходят по всему городу. В домах они просто как украшение.
Юноша пожал плечами.
— Просто у нас слишком жадный мэр, и он не хочет тратить деньги, чтобы починить часы на улицах. А горожанам давно не нужны часы, ведь есть мобильные.
— Может, ты и прав, — протянула Юки.

**

— А давно у нас тут стоит этот магазин часов? И зачем он нужен вообще?
— Что? Какой магазин? — Вольфганг оторвался от своего мотоцикла и проследил за рукой Юки.
— Магазин часов? А разве он не всегда тут был? — задумчиво произнёс он.
— Ну уж нет. Я знаю этот район как свои пять пальцев. Тут никогда не было такого магазина.
— Ты просто не обращала внимания. Ну знаешь, глаз замылился. Послушай, разве эта царапина на крыле раньше была?



— У тебя глаз замылился, — язвительно ответила девушка.
Юноша со вздохом уставился на длинную царапину на мотоцикле и решительно поднялся, отряхивая руки.
— Идём!
— Куда?
— Зайдём внутрь магазина. Убедишься, что это самый простой магазин часов. Может, в этом городе он и бесполезный, но вполне обычный.
— Я боюсь, — заупрямилась девушка.
— Чего? Обычных часов? О да. Они могут напасть на тебя и защекотать своими стрелками! Идём! Я же с тобой!

**

Магазин встретил их молчанием часов, резким запахом пыли и полировки для дерева. Девушка боязливо жалась к Вольфгангу, вздрагивая от каждого скрипа деревянного пола. Часы молчаливо глядели на посетителей со своих полок.



— Есть кто-нибудь? — неуверенным шёпотом спросил юноша.
Часы продолжали молчаливо глядеть на них. Но, была ли в этом виновата взметнувшаяся пыль, то ли молодым людям показалось в полумраке, но… часы словно встрепенулись от звука голоса. Хищно подобрались, словно протягивая к людям свои стрелки. Цифры на циферблатах заплясали, задрожали рябью и мгновенно успокоились.
— Кто тут? — раздался старческий голос. Из глубины магазина вышел старый мужчина, щурясь на вошедших. — Посетители?



— Мы… случайно зашли, — сглотнула Юки.
— Ах, дорогая. Ничего не бывает случайно. Вас интересуют какие-то часы? Может, эти? Они видели гибель Помпеи. Или эти? Изящные, наручные, как раз для девушки. Их подняли из глубин затонувшей Атлантиды.
— Вы шутите, — с нервным смешком сказал юноша. — В то время не было часов, ну, может, кроме песочных. А Атлантиды вообще не существовало.
— Вы, конечно же, лучше знаете те времена, юноша?
— Замолчи, Вольф, — прошипела девушка. — А это что за часы? — она показала на старые напольные часы.
— О! Это часы самого Времени.
Девушка застыла перед неподвижным циферблатом. Вольфганг подёргал её за рукав:
— Идём, Юки. Это самый простой магазин часов.



Девушка не ответила, и ему пришлось развернуть её к выходу, толкая перед собой. Юки шла молча. И, может, Вольфгангу только показалось, но, закрывая дверь, он услышал смех старого часовщика и слабое тиканье часов.

**

— Ну и дура ты! Чего уши развесила? Обычный старый магазин и чокнутый старикашка! Часы из Атлантиды, как же, ага.
Вольфганг ругался на девушку уже полчаса, но она продолжала смотреть перед собой, словно застыла. Наконец он выдохся и тоже замолчал. Тишина была тягостной, неприятно колола кожу, и юноша начал елозить по дивану.
— Я пойду спать, — внезапно объявила Юки.
— Шесть вечера! Что с тобой, ты заболела?
Девушка выскользнула из его рук и уклончиво ответила:
— Я в порядке.

**

*Тик-так*

— Кто тут? — прошептала Юки в темноту.



*Тик-так*

— Вы не ходите! — с расширившимися от страха глазами объявила она старым часам на полке. — Мне это кажется! Я сегодня просто устала.

*Сейчас не ходим. Но ты нам поможешь*

— Заткнитесь! — взвизгнула девушка и швырнула в них подушку.
— Юки? У тебя всё в порядке? — в комнату заглянула сестра. — Я шум слышала. С кем ты говорила?
— Я… муху пыталась убить.
— Подушкой? — хмыкнула сестра. — Да ты прямо снайпер.



Юки показала ей язык, и сестра вышла из комнаты, смеясь. И крикнула уже из коридора:
— Скоро ужин, заканчивай сражаться!
Девушка подождала, пока сестра спустится вниз и зашумит посудой, и боязливо подошла к сбитым с полки часам. Они молчали, как и всегда. Она покрутила их в руках и поставила обратно на полку. Действительно послышалось? Но она слышала их голос! Неужели она начала сходить с ума? Или просто так устала в школе?

*Тик-так*

Она резко развернулась к часам. Тишина.
— Вот и заткнитесь. И вообще… Сейчас я всё узнаю!
Она засунула часы, словно бомбу, в рюкзак и бесшумно открыла окно.

**

Дверной колокольчик жалобно звякнул, когда Юки вошла в магазин, словно предупреждая её. Она неуверенно прошла внутрь, поглядывая на полки с часами. Они казались… живыми. Напряжённые, как хищники перед прыжком, перешёптывающиеся между собой неслышимыми голосами и ждущие, ждущие…
— Эй, — тихо позвала она старика, — где вы?
Он вышел из теней около напольных часов… как он их назвал? Часы самого Времени?
— Я… магазин же ещё открыт? Дверь была не заперта.
— Открыт, дитя. Что ты хочешь? Всё-таки решила приобрести какие-то часы?
— Нет, я… — Она достала свои часы из рюкзака. — Почему они не ходят? Почему никакие часы в городе не ходят? Но я слышала сегодня их!
Старик взял часы из её рук и покрутил их в своих руках.
— Никто больше не обращает на это внимания, да? Никому нет дела до стоящих на одном месте часов. И только одна девушка заметила это. А это ведь очень-очень важно.
— И почему они стоят? — нетерпеливо спросила она.
— Время очень жадное. Оно бесконечное, но жаждет обладать большим. Когда-то оно было везде, но потом пришли люди и сделали время своим рабом. Они поселили его в часах, и оно начало отмерять секунды и минуты. Времени это не нравится, оно не любит быть чьим-то рабом.
— Оно… сбежало? Сбежало из нашего города? Поэтому часы и стоят?
— Умная девочка. Времени в ваших часах действительно нет. Но для вашего города всё не так просто. Казалось бы — ну что с того, что часы не ходят? Кому нужен этот вечный тик-так?
Он приблизил лицо к девушке, и она отшатнулась. Тёмные глаза были бездонными, и чернота зрачков была древней… как время.
— Не всё так просто, — повторил он. — Время сбежало из вашего города, и теперь у вас его нет. И у вас всегда тот момент, когда оно сбежало. Ваши дети не растут, старики не стареют и не умирают, но вы не замечаете этого… ведь времени у вас нет.
Свистящий шёпот заполз в голову девушки, и она покачнулась.
— Но, — произнесла она жалобно, — может, это хорошо? Никто не стареет и не умирает.
— Умирающие старики в больницах теперь умирают всегда, бесконечно. Твоя сестра вечно будет ждать, пока её позовут замуж. Ты навсегда останешься подростком и так и будешь жить с сестрой. Так ли это хорошо, девочка?
Юки подняла глаза к полкам и уставилась на часы. И поняла, что они смотрят на неё в ответ. Стрелки нервно дрожали, цифры на циферблатах прыгали с места на место, меняясь местами. Три часа, двенадцать, семь…
— И что надо сделать? Как заставить время вернуться?
— Заставить! — фыркнул старик. — Время нельзя заставить. Но его можно попросить и сделать ему подарок.
— Подарок? Какой подарок?
— Подойди сюда, девочка.
Он подвёл её к часам Времени.
— И что мне надо сделать? — нервно произнесла девушка.
— Ничего, просто смотри на циферблат.
Юки уставилась на старое и пыльное стекло, на древние цифры за ним… Цифры ли? Похоже на клинопись… или на рисунки в пещерах…
— Что ты видишь, дитя?
— Я вижу… Странные машины… Такие разве были?.. Охотник с копьём бежит за оленем… Вижу сестру! Она выходит замуж! Мамонты бредут по заснеженной пустыне…
Её голос становился всё тише, и она всё ближе и ближе подходила к часам.



— Я вижу, как строят пирамиды… Корабли стартуют в космос… Я…

**

— Вольфганг! Ты куда? На улице вечер!
— Я хотел… — Он нахмурился. — Не помню. Куда-то хотел пойти, кажется, к кому-то.
— Раз не помнишь, останешься дома!
Юноша снова нахмурился и прислушался к тиканью часов. Они всегда так громко тикают или словно насмехаются над ним? Ну и к чёрту тогда. Он завалился на диван и включил приставку.

**

— Зачем я вторую тарелку поставила? — недоумённо произнесла девушка. — Одна же живу.
Она медленно убрала лишнюю посуду. Как странно. Ей казалось, что нужно обязательно поставить вторую тарелку.
— Замоталась я, — вслух произнесла она и прислушалась к глухому тиканью настенных часов. — Совсем нет времени на отдых. Совсем нет времени…

*Тик-так*